Интервью Путина. Часть 2

В прошлую субботу, прежде чем отправиться в Соединенные Штаты Америки на саммит с президентом США Джорджем Бушем в Кемп-Дэвиде, президент России Владимир Путин встретился с американскими журналистами в своей загородной резиденции "Ново-Огарево" и дал интервью, которое длилось 4 часа 10 минут. Кремль опубликовал на своем сайте в интернете неполную версию этого интервью - лишь несколько первых вопросов. Издание The Washington Post публикует полную версию, подготовленную представителями The Washington Post, CBS News и The Associated Press.

Формулировки некоторых вопросов представлены не полностью в связи с помехами на аудиозаписи интервью.

Президент Владимир Путин: Добрый день, уважаемые дамы и господа! Очень рад возможности встретиться с представителями ведущих средств массовой информации Соединенных Штатов. И благодарен вам за возможность ознакомить ваших зрителей и читателей с тем, что происходит в России. Уверен, что это будет позитивный вклад в развитие межгосударственных связей. Я в вашем распоряжении. Думаю, что будет правильно, если мы сосредоточим свое внимание на вопросах и ответах. Пожалуйста.

Дебора Стюард (Associated Press Television News): Господин Президент, какие конкретные шаги необходимо предпринять для того, чтобы были направлены войска Российской Федерации в Ирак? И в каком качестве они могли бы выступать в данном случае?

Владимир Путин:: Сегодня российские Вооруженные Силы участвуют в более чем одиннадцати, по-моему, миротворческих операциях, проводимых под эгидой Организации Объединенных Наций. Вы знаете нашу позицию: мы считаем, что применение вооруженных сил может осуществляться в рамках процедур, предусмотренных Уставом ООН, и должно быть определено соответствующим решением Совета Безопасности этой организации. Это в полном объеме относится и к случаю с Ираком.

Вы знаете, видимо, недавние заявления, которые я сделал во время рабочего визита в Италию. С тех пор мое мнение и мнение российского руководства по этой проблеме не изменилось. В отличие от очень многих участников этого процесса, наш подход является достаточно либеральным. Мы теоретически не исключаем более активного участия России в восстановлении Ирака, в том числе и участия наших военных в процессе нормализации ситуации.

Для нас не важно, кто будет возглавлять эту операцию. Это могут быть и американские военные. Важно только, чтобы это решение было принято Советом Безопасности ООН, в рамках которого был бы прописан мандат этих сил, было бы понятно, что они там будут делать, как долго они там будут оставаться, прописаны все другие условия и процедуры, связанные обычно с принятием такого документа в рамках Совета Безопасности.

В этом документе должны быть учтены интересы всех вовлеченных в эту проблему сторон, прежде всего, конечно, интересы самого иракского народа. Если это решение будет принято, если в ходе его обсуждения и принятия будет услышано мнение Российской Федерации, будут учитываться наши интересы, то мы, естественно, будем выполнять документ, под которым будет стоять подпись России. Однако в практическом плане вопрос о направлении каких бы то ни было воинских российских контингентов в Ирак в настоящее время не стоит и даже не рассматривается.

Эми Келлогг (Fox News Network): Если можно, еще один вопрос по Ираку. Насколько я представляю, в настоящее время американская и российская позиции по вопросу Ирака находятся ближе, нежели чем позиции США, Германии и Франции по этому вопросу.

Хотелось бы знать, что сделала Россия и делала ли она что-нибудь для того, чтобы навести мосты между лагерем, который возглавляют Соединенные Штаты по этому вопросу, и другими лагерями, которые представляют другие страны?

И еще было бы интересно знать, возникает ли сейчас, когда готовится резолюция ООН и эти позиции вырабатываются, вопрос о том, что в период весенней предвоенной ситуации Россия выступала против военного решения иракской проблемы? В настоящее время вы по-прежнему считаете, что были правы тогда в своем подходе?

Владимир Путин: Прежде всего, что касается различий подходов Франции, Германии, России и Соединенных Штатов. Вы знаете, как начался конфликт и какую позицию занимали основные европейские страны - Германия, Франция, какие позиции занимали Китай и Россия. В этом смысле практически ничего не изменилось. Мы все, я вас уверяю, и Германия, и Франция, - я знаю это наверняка, потому что нахожусь в постоянном контакте с лидерами очень многих европейских стран, в том числе этих, - все хотели найти решение этой проблемы. И Франция, и Германия тоже, уверяю вас. Конечно, всегда есть какие-то различия в подходах у всех стран, в том числе и у перечисленных. В каких-то нюансах они, может быть, отличаются. Но в целом у нас примерно одинаковый подход.

Я сейчас не хочу говорить конкретно про позицию Франции или Германии - лидеры этих стран лучше знают свою позицию. Но я вам могу сказать, что есть и лидеры других стран, достаточно влиятельных, особенно в этом регионе, которые мне лично говорили: не будет никакого урегулирования, пока американцы и британцы остаются на территории Ирака. В любом качестве. Как вы видите, наша позиция серьезным образом отличается от такой, я бы сказал, крайней постановки вопроса.

Хочу отметить, что это - не позиция Франции и Германии. Это сразу хочу подчеркнуть. Мы не только допускаем возможность урегулирования в присутствии американских военных, но, как вы слышали, допускаем даже, что они могут возглавить эту операцию.

Совсем недавно, буквально полтора-два года назад, мне тут и там намекали на то, что Россия проводит хитрую политику, направленную на раскол Европы и Соединенных Штатов. Так говорили люди, которые не понимали глубины происходящих в России изменений. Современная Россия заинтересована в стабильном, прогнозируемом мире. А поэтому мы выступаем за единство всех здравых сил в мире, которые реально могут влиять на развитие ситуации в мире - в плане ее позитивного развития.

Теперь вы меня спрашиваете, что мы сделали для того, чтобы наладить лучший контакт между Соединенными Штатами и их европейскими партнерами. Уверяю вас, Соединенные Штаты, так же как Франция, так же как Германия, не нуждаются в посредничестве для того, чтобы искать взаимоприемлемые решения. В том числе и в таком солидном посредничестве.

Мы занимаем свою позицию. Она у нас во многом совпадает по иракской проблематике - по ключевым вопросам - с европейскими странами. Она у нас в чем-то совпадает с американской позицией. Наша задача - в том, чтобы найти взаимоприемлемые решения, которые устроили бы всех участников процесса. Мы будем настойчиво работать над этим.

Теперь что касается следующей части вашего вопроса - изменилось ли мое мнение по поводу позиции России перед началом иракского конфликта. Конечно, не изменилось. И та ситуация, которая сегодня складывается в Ираке, видимо, лучшим образом подтверждает правоту позиции Российской Федерации.

Конфликт продолжается. На территорию Ирака проникает все больше и больше исламских экстремистов, которых раньше там практически не было.

Есть и другие составляющие, которые я просто не хочу называть, потому что я еду в Соединенные Штаты, буду встречаться с президентом, и с моей стороны некорректно говорить об этих проблемах сейчас.

У нас будет возможность обсудить все в деталях с Президентом Бушем. У нас сложились такие отношения, при которых мы можем прямо в глаза друг другу, без всякой дипломатии высказывать свое мнение. Иногда нам не нравится то, что мы друг другу говорим. Но мы слушаем друг друга, прислушиваемся и ищем решения.

Надеюсь, что мы найдем решение и этой сложной проблемы - проблемы Ирака. Мы, во всяком случае, считаем, что чем быстрее мы найдем решение, тем лучше будет. Лучше для стабильности в регионе Ближнего Востока, для мировой стабильности в целом и для мировой экономики.

Джил Догерти (CNN):Вопрос касательно Ирана. Правительство России заявляет о том, что все сделки, которые осуществляются между Ираном и Россией в области ядерной энергетики, соответствуют законодательству и международным соглашениям. В то же время мы являемся свидетелями обвинений со стороны США, что якобы имеют место случаи скрытой помощи, которая осуществляется российскими компаниями в целях содействия Ирану в разработках ядерного оружия. Говорят о том, что в этой деятельности участвуют также отдельные ученые. Хотелось бы знать, имеются ли какие-нибудь российские разведданные, которые подтверждали бы эти обвинения? Выдвигается и еще одно обвинение - что Иран якобы помогает террористам. Хотелось бы узнать Ваше мнение на этот счет.

Владимир Путин: По поводу данных российской разведки - конечно, интересный вопрос. (Смех в зале) Но я постараюсь все-таки аккуратно ответить и на него. И этот ответ будет для вас неожиданным. Но начну с начала.

Что касается обвинения со стороны наших партнеров, в том числе, да и прежде всего, со стороны наших американских партнеров, по поводу того, что Россия якобы помогает Ирану создавать ядерное оружие. Я таких претензий в наш адрес все-таки не слышал. Речь идет о сотрудничестве в ядерной сфере, и дальше проводится мысль о том, что это сотрудничество помогает Ирану как-то приблизиться к созданию собственного ядерного оружия.

Иногда мы слышим, что отдельные ученые, специалисты российского либо даже советского происхождения могут быть задействованы напрямую в разработке ядерных вооружений.

Прежде всего хочу вам обозначить официальную позицию России по проблемам нераспространения оружия массового уничтожения.

Мы не просто являемся подписантами Договора о нераспространении и его участниками. Мы - самые активные сторонники последовательного исполнения этих договоренностей. И тем более нашим национальным интересам уж никак не соответствует появление какой-то дополнительной ядерной державы на наших южных границах.

Я уже не говорю о других очень тяжелых последствиях для региона и всего мира, если Иран станет ядерной державой. Мы целиком и полностью осознаем эту опасность. И в этом плане готовы работать в сотрудничестве со всеми участниками международного общения, которые задействованы в этой сфере, и прежде всего с Соединенными Штатами. США, я считаю, - один из наших основных партнеров. Можно сказать, стратегический партнер по проблеме нераспространения.

Что касается работы в области ядерной энергетики в мирных целях, то да, действительно, у нас есть ряд программ в этой сфере, в том числе и с Ираном, где мы сооружаем один блок АЭС мощностью тысяча мегаватт.

И, конечно, мы внимательно следим за тем, чтобы это сотрудничество никоим образом не повлияло на возможность создания той или иной державой - Иран не исключение - своего ядерного оружия.

Вы знаете, этот вопрос очень чувствительный. И здесь очень полезно взаимодействие. Нужно друг друга всегда слышать. Нужно добиться определенной степени доверия. Нужно, извините, прекратить болтать языком по этому поводу, а разговаривать цифрами, фактами, конкретикой - потому что это реальная угроза. Тогда эта работа будет приносить реальные результаты. Если мы просто будем тупо политизировать эту проблему, мы только будем ухудшать ситуацию.

Конкретный пример по данной проблематике. Нам показались правильными аргументы наших партнеров по поводу того, что ядерное топливо, которое в будущем будет поставляться в Иран, может быть использовано как база для получения оружейных материалов. И мы сейчас проводим работу с нашими иранскими коллегами по заключению дополнительного протокола к имеющимся соглашениям, согласно которым все ядерное топливо, которое в будущем может быть поставлено в Иран, после переработки в результате использования на атомных электростанциях должно быть в полном объеме возвращено в Россию.

Очень важным является оказание влияния на Иран всеми участниками международного сообщества, прежде всего членами МАГАТЭ, чтобы Тегеран пошел на подписание дополнительных протоколов к Договору о нераспространении.

Думаю, что в настоящее время этот вопрос имеет ключевое значение. Если Иран действительно не стремится к созданию ядерного оружия, тогда ему нет необходимости ничего скрывать от МАГАТЭ. И я не вижу оснований не подписывать эти дополнительные протоколы.

Президент Хотами в одном из телефонных разговоров прямо мне сказал, что Иран готов к подписанию этих документов.

Вы знаете, недавно состоялось соответствующее заседание в МАГАТЭ, позиция этой организации изложена. Мы рассчитываем на то, что этот процесс будет завершен, и Иран к протоколам присоединится.

Теперь что касается данных российской разведки. По нашим данным, очень много западноевропейских и американских компаний сотрудничает с Ираном - напрямую, либо через посреднические организации - в атомной сфере.

Это серьезная информация, и мы не считаем, что мы должны обладать полной монополией на это. Больше того, мы готовы к сотрудничеству с нашими партнерами и надеемся, что это приведет к окончательным результатам, снимет все опасения по поводу наличия оружейной ядерной программы Ирана. Но что касается сотрудничества в мирной атомной энергетике, Иран является все же участником Договора о нераспространении ядерного оружия. И все, что происходит в этой сфере, полностью координируется, полностью соответствует международному праву - со стороны России. Нам бы только очень не хотелось, чтобы надуманные подозрения о сотрудничестве России с Ираном, якобы, в оружейной области, использовались как предлог для недобросовестной конкуренции на международном рынке в целом и в Иране - в частности.

Джим Маседа (NBC News):Как вы считаете, подходящее ли сейчас время для российско-американского саммита, тем более, что и вам, и Бушу предстоят выборы, и очевидно, основными на повестке дня будут вопросы безопасности. Каким образом вы подходите к этим вопросам и разделяете ли вы те озабоченности, которые связаны с вопросами безопасности?

Владимир Путин: Я бы попросил все-таки уточнить, что вы понимаете под вопросами безопасности, о чем идет речь?

Джим Маседа: Вы уже затронули такие вопросы безопасности, как нераспространение, терроризм и другие.

Владимир Путин: Конечно, у нас в декабре предстоят выборы в Государственную Думу, весной следующего года будут президентские выборы в России. Потом в Соединенных Штатах выборы будут. Это - неизбежные "издержки демократии", выборы, они всегда должны быть. И издержки в том, что очень часто, к сожалению, в демократических странах очень многое подчинено не необходимости решения насущных проблем страны, международных проблем, а именно тактическим проблемам, связанным с выборами.

Как сказал один известный деятель, хороший политик думает о выборах, а государственный деятель - о будущих поколениях. Жизнь не останавливается, она идет, она, конечно, связана со всеми этими предвыборными делами. Но вопросы безопасности, борьбы с международной преступностью, с терроризмом, вопросы нераспространения являются настолько важными, что мы не имеем никакого права не использовать любую возможность для того, чтобы, хотя бы понемножку, хотя бы по миллиметру, решать эти проблемы, сближать наши позиции, не просто их обсуждать, а искать их решение. И мы, конечно, будем это делать вместе с Президентом Соединенных Штатов. Я, во всяком случае, к этому готов, я знаю, что и он тоже. Это просто наша обязанность.

Выборы - выборами, удобный для нас момент или не удобный, мы обязаны заниматься нашей текущей работой, мы для этого пришли в те кабинеты, в которых сегодня работаем. Нас наши избиратели избирали для того, чтобы мы решали внутриполитические, экономические, международные вопросы. А потом, все-таки у нас с президентом Соединенных Штатов сложились хорошие деловые и личные отношения. Это тоже хороший фактор для того, чтобы совместно работать.

Вы правильно сказали - впереди и у меня выборы, и у него выборы. Как избиратели решат, так и будет: останутся те же самые президенты или придут новые. Но сегодня есть возможность работать вместе - надо работать, надо искать. В общем, мне приятно работать с Президентом Соединенных Штатов. У нас разные точки зрения по многим вопросам. Уверен, ему не всегда нравится, что я говорю и делаю. Но могу сказать и про себя, я тоже иногда критично смотрю на те действия, которые предпринимаются нашими американскими партнерами. Но Президент Буш - хороший партнер, он открытый и порядочный человек, с ним приятно работать.

Бэт Нобел (CBS News): Извините, я знаю, что это - не ваша любимая тема, но я обязана спросить о Чечне. Через две недели в Чечне состоятся выборы, и я хотела задать вам два вопроса, касающихся Чечни.

Как вы считаете, какие изменения должны произойти в Чечне, тем более, что многие чеченцы не верят Кадырову, они считают, что он тоже задействован в некоторых неблаговидных видах деятельности. И второй вопрос. Что, вы ожидаете, будет происходить в Чечне после выборов, какова будет "дорожная карта", каким образом будет восстанавливаться и строиться мир в Чечне, и что будет делаться для того, чтобы не происходили террористические акты, которые происходили почти еженедельно?

Владимир Путин: Вы сказали, что мне не нравятся вопросы по Чечне. Вы ошиблись. Чечня - это часть Российской Федерации. Как мне могут не нравиться вопросы в отношении России? Мне не нравятся провокационные вопросы - это правда. Но это относится не только к Чечне. Наоборот, я вам благодарен за этот вопрос, и я с удовольствием проинформирую вас и ваших зрителей, читателей, всех, кого интересует эта проблема.

Чечня с начала девяностых годов, а может - с конца восьмидесятых годов, живет в условиях тотального насилия. Уверяю вас, это никому не нужно. Рядовой гражданин даже часто не понимает, что там происходит, его просто водят за нос. Люди просто страдают и даже не понимают за что. В результате вакуума власти, который образовался в начале девяностых годов, реальная власть оказалась в руках у экстремистов, которые обещали все, а занимались только, фактически, расстрелами, грабежами и торговлей людьми.

Когда в 1999 году мы столкнулись с нападением на соседнюю республику Дагестан, стало ясно, что международный терроризм, который поселился на территории Чечни, уже не удовлетворен тем, что он там пожирает чеченский народ, ему этого уже мало стало, он пошел дальше, за ее пределы. Вы об этом знаете. А кто были эти люди? Кто эти боевики, которые напали на Дагестан? Вот это как раз и были, по сути, люди, тесно связанные с "Аль-Каидой", с другими такими же организациями, прошедшие подготовку на их базах, вооруженные на их деньги. По сути, это те люди, которые через два года нанесли удары по американским городам.

Я сейчас не хочу говорить о том, как международное сообщество реагировало на эти события. Но я хочу вам сказать, что уже тогда, - и раньше, особенно в период начиная с 1999-го года, - сам чеченский народ окончательно осознал, что то, что творят люди, захватившие власть в Чечне, не имеют ничего общего с интересами самого чеченского народа. Ведь простые чеченцы были против нападения на Дагестан. Разве они хотели войны с соседями? Конечно, нет.

Да, в самом начале мне и многим моим коллегам говорили: лучше бросить, не трогать, пускай они там сами разбираются, все равно вы никогда не найдете поддержки среди чеченского населения, не найдете ни одного чеченца, который был бы на стороне федеральных сил и федеральной власти.

Сейчас в Чечне работают прокуратура, адвокатура, министерство юстиции, правительство. В каждом районе, в каждом селе действует власть во главе, разумеется, с местными жителями. Вы знаете, что несколько месяцев назад был проведен референдум по конституции, в которой черным по белому написано, что Чечня является неотъемлемой частью Российской Федерации. Этот документ готовился в самой Чечне. И должен сказать, что наши юристы долго спорили с авторами этого документа, с чеченцами, по поводу формулировок. Некоторые формулировки - на грани российской Конституции. Эта конституция Чечни предоставляет очень широкие автономные полномочия Чеченской Республике.

Следующий шаг, который мы должны сделать, - избрать там президента. И действительно, скоро эти выборы должны состояться. Господин Кадыров, о котором Вы упомянули, в так называемую Первую чеченскую войну с оружием в руках воевал против федеральных российских сил на стороне так называемых сепаратистов. И то, что мы пошли на его назначение главой администрации Чечни, я думаю, самым лучшим образом свидетельствует о нашем желании разговаривать и привлекать к работе по нормализации в Чечне людей самых разных убеждений.

Надо сказать, что мы продолжаем эту работу с другими людьми, которые имеют свой собственный взгляд на развитие Чеченской Республики. Некоторое время назад в администрацию Чечни и к нам напрямую обратились некоторые депутаты бывшего парламента Чечни. Законность этого парламента мы не признаем, но он функционировал, работал. Они обратились к нам и сказали, что они хотели бы принять участие в политическом процессе, который сейчас развивается в Чечне.

Так же, как и в случае с господином Кадыровым, мы не только не возражали, но поддержали их настроения и их планы. В соответствии с их законами и старой конституцией Чечни, - повторяю, которую Российская Федерация де-юре никогда не признавала, - в соответствии с этим документом они собрали сами, инициативно, нужное количество подписей для того, чтобы в рамках той конституции объявить импичмент Масхадову. И сделали это.

Я хочу подчеркнуть, что мы и дальше будем расширять базу политического взаимодействия со всеми теми, кто хочет нормального развития Чечни, в независимости от их политических взглядов. Но, конечно, не будем разговаривать с террористами. Так же, как и Соединенные Штаты не собираются разговаривать с лидерами "Аль-Каиды"

Но что касается господина Кадырова - он был не только активным членом незаконного вооруженного формирования в свое время, но после завершения боевых действий, после 1995-го года, по-моему, стал и духовным лидером, муфтием Чечни.

Вы знаете, мы с ним познакомились практически случайно. Я пригласил на встречу в Кремль руководителей мусульманских общин Северного Кавказа, в том числе и его. Откровенно говоря, мы и не рассчитывали, что он приедет. И я думаю, в том числе и потому, что на тот период времени это было для него достаточно опасно. Но он приехал. И я достаточно долго разговаривал с представителями мусульманского духовенства. Он был такой, знаете, как у нас говорят по-русски, "ершистый", все время задавал какие-то неожиданные вопросы. Но я должен сказать, что ряд моих вопросов и моя оценка ситуации в Чечне, как мне показалось, его самого поставили в трудное положение. Он не знал, что ответить.

Позднее, когда решался вопрос о его возможном назначении руководителем администрации, я ему прямо сказал: "Мы не будем возражать против вашего активного участия в политической работе, но вы для себя должны сами решить: это ваша жизнь, ваша судьба, ваш народ. Нужно ли вам это сейчас? Может быть, это сделать чуть позже? Потому что сейчас очень сложная ситуация. Я не знаю, сможете ли вы организовать административную работу, но у вас сразу возникнут проблемы. Федеральные силы вас будут подозревать в связях с сепаратистами и террористами, а те люди, с которыми вы когда-то еще совсем недавно вместе воевали, будут считать вас человеком, который их предал".

Должен сказать, что его ответ меня порадовал. Он сказал: "Конечно, я бы хотел, чтобы у меня было какое-то политическое влияние. Но, поймите, я много раз смотрел в глаза смерти, я много раз чуть не погиб. И я не знаю, как сложится моя судьба дальше. Но если я сейчас смогу что-то сделать для своего народа, я обязан это делать сейчас, а там - как Аллах даст".

Так что это - его собственный выбор. И все, о чем я его предупреждал, происходит. Все эти опасности, они возникли. Но надо ему отдать должное - он, все-таки, оказался достаточно последовательным руководителем, хотя, конечно, у него не хватает административного опыта, но откуда ему взяться? Я думаю, у него есть самое главное - он искренне хочет нормализации обстановки в Чечне, он искренне старается достичь максимума того, что можно сделать сейчас в условиях Чечни для своего народа. И не жалеет себя для этого. И он открытый, порядочный, честный человек.

У нас очень многое изменилось в отношениях с Соединенными Штатами по линии борьбы с терроризмом за последние годы. Наши специальные службы начали работать более плотно. Их взаимная информация очень полезна. Мне бы очень хотелось, чтобы на уровне администрации, на уровне дипломатов менялся климат, чтобы степень доверия повышалась. Потому что это очень важный элемент нашего сотрудничества. Реальные результаты этой работы отражаются на наших гражданах. Здесь степень доверия крайне важна. Надо избавляться на уровне исполнителей от рудиментов старого мышления, когда все что плохо для Советского Союза, было хорошо для Америки, и все, что было плохо для Америки, было хорошо для Советского Союза.

Сейчас Соединенные Штаты проголосовали в Совете Безопасности за признание ряда лиц международными террористами. Госдеп объявил о том, что некоторых деятелей он включает в списки международных террористов. Но мы знаем, к сожалению, что на исполнительном уровне продолжаются попытки контактов кое с кем под видом того, что происходит работа с оппозицией. Даже с лицами, которые включены в списки ООН. Эти люди приходят, говорят о том, что они "политические борцы", и всяческим образом преподносят себя в хорошем свете. Я вас уверяю, я знаю это точно: они поддерживают связи со своими сторонниками в Афганистане, в том числе выходцами с Северного Кавказа России, которые там воюют с оружием в руках против американских военнослужащих. Такие несуразицы в практической плоскости должны быть устранены, и как можно быстрее.

Бет Нобел: Скажите, пожалуйста, каков ваш план после выборов в Чечне?

Владимир Путин: План простой. Мы исходим из того, что выборы президента Чечни - это очень важный этап, потому что появится легитимная фигура, в руках которой должны быть сосредоточены все рычаги власти, в том числе и над органами правопорядка. Будет происходить укрепление министерства внутренних дел самой Чечни. Оно уже функционирует, но оно будет укрепляться и дальше. И по мере его укрепления федеральный центр и федеральные силы все меньше и меньше участия будут принимать в правоохранительной сфере.

Я думаю, что мы не имеем права проходить мимо ни одного случая нарушения прав человека. Но в условиях, когда идут какие-то боевые действия, об этом вообще сложно говорить, потому что там стреляют, и люди гибнут - вот вам и вопиющее нарушение прав человека. Мы будем привлекать к ответственности как террористов и бандитов, так и сотрудников федеральных учреждений и военнослужащих, если они нарушают наши законы.

Дальше самое главное, конечно, будет находиться в политической сфере. Я думаю, что мы активизируем работу над договором, который должен будет разграничить полномочия федерального центра и Чеченской Республики подтверждением широких автономных полномочий Чеченской Республики. Следующий этап - это выбор парламента. Все это нужно для того, чтобы изменить жизнь людей к лучшему, восстановить социальную сферу, обеспечить людей работой.

Далее следует перевод на русский язык фрагмента интервью Владимира Путина, опубликованного The Washington Post на английском языке.

Стивен Ли Майерс (New York Times): О выборах в Чечне. В последнее время появилась информация о том, что в одном из поселков были убиты шестеро военнослужащих и задержаны 130 человек; что имеет место политическое преследование кандидатов, что два кандидата покинули предвыборную гонку - один получил назначение на высокий пост, а другой был дисквалифицирован судом. В сложившихся обстоятельствах можете ли вы назвать приближающиеся выборами честными и справедливыми?

Владимир Путин: Что касается разногласий между кандидатами, их приходов и уходов, я готов разъяснить вам несколько деталей. Это будет одной частью моего ответа, а вторая часть ответа будет связана с террористами, которые становятся все более активными. Вполне естественно, что все они хотят подорвать эти выборы. Это очень естественно. Как они могут это сделать? Они попытались устроить крупный террористический акт в Москве, взяв заложников в театре. За этим последовала серия взрывов автомобилей, начиненных взрывчаткой, на Кавказе и в других частях страны. Это - попытка спровоцировать жесткий ответ федеральных властей, который затронет, по крайней мере частично, гражданское население. Они надеются на то, что смогут заставить нас нанести ответный удар, во время которого пострадает гражданское население, что уничтожит желание людей идти в избирательные участки. Это очень простой расчет.

Как вы можете видеть, в ходе этих операций могут быть потери среди военнослужащих, но таких массовых ударов, как в других регионах мира, где реакцией является массированные ракетные удары или бомбардировки, не будет. Они хотят, чтобы мы это сделали, но мы этого не сделаем. Мы не сделаем им такого подарка.

Я не скрою, лично мне сложно проявлять сдержанность, всем вооруженным силам сложно проявлять сдержанность. Но мы продолжим следовать этому курсу.

С точки зрения внутренней политики в России, это был бы, наверное, самый эффективный ответ, но с точки зрения существа вопроса, с точки зрения урегулирования в Чечне, это было бы огромной ошибкой. Это был бы подарок террористам, и от нас они этого подарка не получат.

Ситуация в Чечне совершенно созрела для избрания президента, и я не сомневаюсь в этом, да и сами чеченцы на этом настаивают.

Это не наша инициатива. Они сами настаивают на этом. Чем дольше мы будем откладывать этот вопрос, тем хуже, потому что это будет означать, что мы затягиваем формирование законных органов власти, и, если такое случится, там наступит полный беспорядок.

Есть и другой аспект этой ситуации, достаточно новый и для меня лично весьма неожиданный. Я имею в виду вынесение вотума недоверия Масхадову в бывшем парламенте. Он получил импичмент. Масхадов, которого мы и так никогда не признавали, был отвергнут своими сторонниками. Временная администрация работает, принята конституция, поэтому нет смысла в дальнейшей отсрочке.

Что касается преследования кандидатов, я об этом ничего не знаю. Более того, все те, кто зарегистрировался в качестве кандидатов в президенты Чечни, нас вполне удовлетворяют. Со стороны федерального центра не было ни единой жалобы на кого-либо из зарегистрированных кандидатов. Возможно, большинство жалоб поступают в адрес самого Кадырова.

Остальные кандидаты были так называемыми московскими чеченцами, которые зарегистрировались, чтобы принять участие в президентских выборах. Они являются представителями политических кругов. Один из них - депутат Государственной Думы, другие - предприниматели, которые живут и работают в Москве, здесь живут их семьи, и все их интересы находятся в России. Они достаточно современные и умные люди.

Один из них - заместитель военкома Чечни. Он чеченец по происхождению и сам прошел регистрацию. Я даже об этом не знал. Позднее я спросил министра обороны, знал ли он об этом факте, и он ответил: "Нет, я об этом не слышал". Это может показаться забавным, но так оно и есть.

Там идет внутренний процесс. Честно говоря, то, что там сейчас происходит - это именно то, что я хотел бы, чтобы там происходило. Я хотел, чтобы они включились в политическую борьбу - не с нами, но между собой.

И должен появиться лидер. Факт в том, что кто-то был исключен судом, кто-то решил продолжать свою работу в Москве. Я не хочу углубляться в детали. Только представьте, человек жил в Москве, до этого он был офицером в Министерстве внутренних дел СССР, генералом, потом депутатом Государственной Думы. Он хотел сделать карьеру. Потом он оценил ситуацию и решил, что будет лучше, если он будет работать в администрации президента. Что в этом необычного? Давайте предположим, что он стал бы президентом в Чечне - генерал МВД, депутат Думы. Я никогда не взял бы плохого человека в качестве советника президента Российской Федерации. С тем же успехом он мог бы работать президентом Чеченской республики. Это в большей степени вопрос предвыборной тактики. Нет никакого нарушения каких-либо законов, демократии, ничего подобного. Но это вопрос тактики, применяемой в ходе предвыборной кампании.

Хотел бы повторить еще раз: среди всех людей, зарегистрировавшихся для участия в выборах, нет ни одного человека, для нас неприемлемого.

Были сомнения в том, смогут ли некоторые из них, интеллигенты, прожившие всю свою жизнь в Москве, справиться с ситуацией, удержать ее под контролем - а ситуация там очень сложная и политически, и с точки зрения безопасности. Но это их обязанность.

Питер Бейкер (The Washington Post): Стивен Пайфер, заместитель помощника Госсекретаря США, недавно выступил перед Хельсинской комиссией по вопросу о ситуации Чечне. Он подверг критике "прискорбные нарушения прав человека" и заявил, что "московское черно-белое видение конфликта осложняет сотрудничество в войне с терроризмом, так как проведение контртеррористических операций в Чечне разжигает симпатии к борьбе экстремистов и подрывает международное доверие к России. А это, в свою очередь, оказывает пагубное воздействие на американо-российские отношения в целом". Он также отметил, что законность выборов в Чечне "постепенно расшатывается" и что "конфликт в Чечне и нарушения прав человека, связанные с ним, представляют одну из серьезнейших проблем для нашего партнерства с Россией".

Вредит ли конфликт в Чечне отношениям Соединенных Штатов и России? Что вы об этом думаете?

Владимир Путин: Я не хотел бы комментировать заявления чиновников Госдепартамента среднего звена. Пусть с этим разбирается Колин (Пауэлл). Он профи и очень порядочный человек. В нынешней администрации он один из тех, с кем мы поддерживаем контакты. Но в России у нас есть поговорка: в семье не без урода. Так что, если кто-то хочет бросить тень на российско-американские отношения, сделать это не сложно. Мы делали все, что могли, чтобы нормализовать ситуацию в Чечне, и мы сожалеем, если кто-то не видит происходящего.

Я уже говорил о методах, избранных террористами, которые постоянно наносят террористические удары по нашему мирному населению, рассчитывая на то, что мы начнем действовать так же против мирного народа в Чечне. Кстати, мне кажется, что на Ближнем Востоке израильтяне не могут проявить сдержанность, и, нанося ответные удары, тем самым просто помогают террористам.

Я не хотел говорить этого перед камерами. Я очень аккуратно говорил о различных подходах. Знаете ли, у нас есть такой термин: двойные стандарты.

Сейчас я конкретизирую то, что имею в виду. У нас есть гражданин, (Зелимхан) Яндарбиев, который сейчас проживает в Катаре. Он включен ООН в черный список международных террористов, и США голосовали за принятие этого решения. Мы знаем наверняка, что он поддерживает прямые связи и контакты с боевиками - выходцами с Северного Кавказа, которые сражаются в Афганистане, сражаются в том числе против американцев, против ваших солдат.

По неподтвержденным разведданным - но эту информацию нам подтвердили в других регионах - американские чиновники встречались с ним в Катаре как с представителем своего рода оппозиции в Чечне. И у нас есть примеры и сведения о том, что американские чиновники встречаются с людьми такого же сорта, с подонками (в переводе The Washington Post: bastard. - Прим. пер.). Я не думаю, что это совместимо с международными интересами США. Но не мое это дело - оценивать опасность для США.

Если кто-то думает - включая и упомянутую вами фигуру - что можно закрыть глаза на тот факт, что Яндарбиев руководит террористическими акциями против американцев в Афганистане, что можно закрыть глаза только потому, что он тем или иным образом противодействует России на Кавказе, ну что ж, тогда это выбор, который эти люди сделали. Я думаю, это неправильный выбор.

Относительно прав человека: это то, что чрезвычайно важно, но мы должны иметь единое понимание этих проблем. Если мы говорим о Чечне, вспомните, как, скажем, в середине девяностых в Чечне вырезали всех русских, славян, евреев и других, но никто не думает об их правах. Они были забыты. Не было проведено ни одной оценки событий, связанных с нападением на Дагестан. Мы говорим и говорим об этом, но наши партнеры молчат, они молчат, как будто в рот воды набрали. Это была прямая агрессия, но все молчали, как будто ничего не происходило.

Если мы говорим о правах человека по существу, мы всегда сможем найти что-то, что осложнит наши отношения. Вы знаете, мы с пониманием относимся к вашим парням, которые проводят свою нелегкую миссию в Ираке. Политические решение, которое, на наш взгляд, было ошибочным, это одно. И совсем другое - восстановить порядок на месте. Я знаю, что это такое, я знаю, как сложна их жизнь там. Попробуйте сами поносить амуницию в 50 градусов (Цельсия), при этом каждую минуту существует опасность, что тебя убьют.

Вы уверены, что там все в порядке с правами человека? Или нам стоит покопать и улучшить наши межгосударственные отношения? Или возьмите Афганистан. Вы уверены, что во время боевых действий и даже сейчас там все в порядке с правами человека? Или мне стоит напомнить вам о трагических событиях, которые там происходили? И как мы должны определить статус тех, кого сейчас держат в Гуантанамо на кубинской базе? Кто они? Они защищены гуманитарными или международными законами? Кто они?

Если мы попытаемся найти проблемы, которые осложнят межгосударственные отношения, естественно, мы найдем их. Мне хотелось бы подчеркнуть: жизнь значительно сложнее того, что приятно звучит и красиво смотрится на бумаге. Естественно, мы должны объединить усилия.

Мы не должны каким-либо образом под предлогом борьбы с терроризмом ухудшать ситуацию с правами человека. Мы должны наконец избавиться от менторского тона и привычки читать друг другу лекции. Мы должны стать партнерами, мы должны поддерживать друг друга и помогать друг другу. Это то, чего мы хотим. Мы готовы к этому и стремимся к достижению этого.

Пол Квинн-Джадж (Time): Сколько российских граждан находится в Гуантанамо? Кроме того, много чеченских чиновников жалуются на похищения людей в Чечне. Они утверждают, что похищения связаны с действиями российских служб безопасности. Каково ваше отношение к подобным заявлениям? Готовы ли вы предпринять соответствующие меры?

Владимир Путин: Их не много, но несколько все же есть. Мы получаем от США полную информацию, и в Гуантанамо ездили представители российских правоохранительных органов и даже принимали участие в допросах. Но это проблемы правового характера. И не случайно мне задают вопрос о том, кто они. Это не риторический вопрос, это вопрос правовой. Потому что ситуация может иметь такое продолжение, что нам будет нечего им инкриминировать, они окажутся невиновными, получается, их держали там ни за что. И не будет вынесено никакого обвинения. А они говорят: "Я сидел и молился Аллаху, но пришли американцы и захватили меня, и я оказался на Кубе. Я невиновен". Им не предъявили никаких обвинений. И поэтому у нас могут возникнуть проблемы правового характера о том, как привлечь их к ответственности.

Я доверяю не им, я доверяю американцам. Потому что в действительности эти люди - боевики, конечно же. Но с юридической точки зрения и с точки зрения прав человека, конечно же, появляются некоторые вопросы.

Относительно вопроса о похищении людей и участии в этом российских спецслужб - в этом для меня нет ничего нового. Все предельно ясно. У российских спецслужб нет необходимости похищать людей. Мы сохраняем контроль над этой территорией. У нас есть возможность задержать любого, у нас есть возможность допросить любого, если нам потребуется, и завести уголовное дело.

Относительно похищений, их значения в Чечне: это часть культуры определенных людей на Кавказе - как ни печально это звучит, но это факт. В прошлом 99 людей открыто были проданы на рынке. По нашим оценкам, около 2 тысяч человек были куплены или проданы. Чеченцы сами признают, что в прошлом никогда не было такого, чтобы чеченцы похищали чеченцев. Определенные группы людей - их не много, но все же они есть, - совершают преступления, надев камуфляж, и очень сложно установить, кто они - федеральные силы, местные правоохранительные службы или просто какие-то бандиты.

Несмотря на то, что происходящее в Чечне вызывает сложное отношение, мы возбуждаем судебные дела в отношении некоторых (российских военнослужащих). И мы доводим их до конца. Бывают исключительные судебные процессы, скажем, дело полковника Юрия Буданова. Расследование длилось почти два года, было приостановлено, он был оправдан, были приговоры, Генеральная прокуратура снова и снова подавала на апелляцию, возобновляла дело и проводила новые слушания. И в итоге он был осужден.

Но я уже говорил о том, как сложно, когда проводятся военные операции, следовать ситуации - так же сложно, как сейчас в Ираке и как было и есть в Афганистане. Поэтому я не думаю, что было бы справедливо предъявлять к России высокие требования. Я не знаю ни одного примера, когда страны - я имею в виду не США, в Ираке и Афганистане участвуют многие другие страны (где, по вашему мнению, ситуация с гражданскими правами нормальная) - привлекали бы к ответственности, выносили бы приговор хоть одному военнослужащему. Я не знаю о таких примерах, а мы их приговариваем и количество приговоров уже превысило 100. Я не помню точную цифру, но были заведены новые дела.

Интервью Путина. Часть 2